Неточные совпадения
Добчинский. Я бы и не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи
разные расскажет и, если где
попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.
Он просидел у них час, два, три, разговаривал о
разных предметах, но подразумевал одно то, что наполняло его душу, и не замечал того, что он надоел им ужасно и что им давно пора было
спать.
А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в
разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и
падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.
Первый раз он
попал неудачно: судились воры, трое, рецидивисты; люди
разного возраста, но почти одинаково равнодушные к своей судьбе.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в
разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин, уставая, садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка
упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее голос, посыпались путаные слова...
Притом тетка слышала, как Штольц накануне отъезда говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала
спать, мучила бы его, тиранила, давала ему
разные поручения — словом, распоряжалась им. И ее просил не выпускать Обломова из вида, приглашать почаще к себе, втягивать в прогулки, поездки, всячески шевелить его, если б он не поехал за границу.
Там нашли однажды собаку, признанную бешеною потому только, что она бросилась от людей прочь, когда на нее собрались с вилами и топорами, исчезла где-то за горой; в овраг свозили
падаль; в овраге предполагались и разбойники, и волки, и
разные другие существа, которых или в том краю, или совсем на свете не было.
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в
разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где
падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
С него немного
спала спесивая уверенность в своих силах; он уже не шутил легкомысленно, слушая рассказы, как иные теряют рассудок, чахнут от
разных причин, между прочим… от любви.
В. А. Корсаков, который способен есть все не морщась, что
попадет под руку, — китовину, сивуча, что хотите, пробует все с редким самоотвержением и не нахвалится. Много
разных подобных лакомств, орехов, пряников, пастил и т. п. продается на китайских улицах.
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь на земле, ходил твердой ногой,
спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в
разных тарелках, читал, писал на столе, который не пляшет?
Даже старицам, начетчицам, странницам и
разным божьим старушкам Верочка всегда была рада, потому что вместе с ними на половину Марьи Степановны врывалась струя свежего воздуха, приносившая с собой самый разнообразный запас всевозможных
напастей, болей и печалей, какими изнывал мир за пределами бахаревского дома.
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего не хотела сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и
разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если
попадет в такое общество…
Закусив немного холодной кашицей, оставленной от вчерашнего ужина, мы тронулись в путь. Теперь проводник-китаец повернул круто на восток. Сразу с бивака мы
попали в область размытых гор, предшествовавших Сихотэ-Алиню. Это были невысокие холмы с пологими склонами. Множество ручьев текло в
разные стороны, так что сразу трудно ориентироваться и указать то направление, куда стремилась выйти вода.
После храма св. Петра зодчество церквей совсем
пало и свелось наконец на простое повторение в
разных размерах то древних греческих периптеров, то церкви св. Петра.
В нашем доме их тоже было не меньше тридцати штук. Все они занимались
разного рода шитьем и плетеньем, покуда светло, а с наступлением сумерек их загоняли в небольшую девичью, где они пряли, при свете сального огарка, часов до одиннадцати ночи. Тут же они обедали, ужинали и
спали на полу, вповалку, на войлоках.
А именно: все время, покуда она жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же комнате, где
спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой в ее городской дом воз или два
разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла
разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали
спать…
— Ничего я не знаю, а только сердце горит. Вот к отцу пойду, а сам волк волком. Уж до него тоже
пали разные слухи, начнет выговаривать. Эх, пропадай все проподом!
В старосты
попадают обыкновенно люди степенные, смышленые и грамотные; должность их еще не определилась вполне, но они стараются походить на русских старост; решают
разные мелкие дела, назначают подводы по наряду, вступаются за своих, когда нужно, и проч., а у рыковского старосты есть даже своя печать.
Для того чтоб они могли скорее увидеть, где насыпан для них корм, проводятся, в
разные стороны от привады, дорожки из хлебной мякины в виде расходящихся лучей; как только
нападет на одну из них куропатка, то сейчас побежит по ней и закудахчет; на ее голос свалится вся стая и прямо по мякине, из которой мимоходом на бегу выклюет все зерна, отправится к приваде.
Журавль очень прожорлив и за недостатком корма, приготовляемого для него человеческими руками, жадно глотает все что ни
попало: семена
разных трав, ягоды всякого рода, мелких насекомых и земляных червей, наконец ящериц, лягушек, мышей, маленьких сусликов и карбышей, не оперившихся мелких птичек и всяких змей; к последним журавль имеет особенный аппетит.
Не входя в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что
палы в темную ночь представляют великолепную картину: в
разных местах то стены, то реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат
разные мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок
упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
— Сущность та же, хотя, может быть, и
разные амплуа. Увидите, если этот господин не способен укокошить десять душ, собственно для одной «шутки», точь-в-точь как он сам нам прочел давеча в объяснении. Теперь мне эти слова его
спать не дадут.
— Это не наше дело… — заговорил он после неприятной паузы. — Да и тебе пора
спать. Ты вот бегаешь постоянно в кухню и слушаешь все, что там говорят. Знаешь, что я этого не люблю. В кухне болтают
разные глупости, а ты их повторяешь.
Они посидели с полчаса в совершенном молчании, перелистывая от скуки книги «О приходе и расходе
разного хлеба снопами и зерном». Потом доктор снял ногою сапоги, подошел к Лизиной двери и, послушав, как
спит больная, возвратился к столу.
— Покраснеешь! — горячо соглашается околоточный. Да, да, да, я вас понимаю. Но, боже мой, куда мы идем! Куда мы только идем? Я вас спрашиваю, чего хотят добиться эти революционеры и
разные там студенты, или… как их там? И пусть пеняют на самих себя. Повсеместно разврат, нравственность
падает, нет уважения к родителям, Расстреливать их надо.
Я читал матери вслух
разные книги для ее развлеченья, а иногда для ее усыпленья, потому что она как-то мало
спала по ночам.
В тот же день, ложась
спать в нашей отдельной комнате, я пристал к своей матери со множеством
разных вопросов, на которые было очень мудрено отвечать понятным для ребенка образом.
Только, когда приехали мы домой и легли
спать, одна из воспитанниц, шалунья она ужасная была, и говорит: «Представимте, mesdames, сами из себя статуй!» И взяли, сняли рубашечки с себя, встали на окна и начали
разные позы принимать…
И он начал выбрасывать из бокового кармана своего сюртука
разные бумаги, одну за другою, на стол, нетерпеливо отыскивая между ними ту, которую хотел мне показать; но нужная бумага, как нарочно, не отыскивалась. В нетерпении он рванул из кармана все, что захватил в нем рукой, и вдруг — что-то звонко и тяжело
упало на стол… Анна Андреевна вскрикнула. Это был потерянный медальон.
Вообще все приезжие оставались необыкновенно довольны этими завтраками и следовавшими за ними обедами, слава о которых
попадала даже в столичную прессу, благодаря услужливости
разных литературных прощелыг.
А потом по старому
палу опять клубника засядет; птица на нее
разная налетит, все больше мелочь этакая, и пойдет в воздухе чириканье…
По целым дням таким манером мы втроем одни проводили, и это мне лучше всего было от скуки, потому что скука, опять повторю, была ужасная, и особенно мне тут весною, как я стал девочку в песок закапывать да над лиманом
спать, пошли
разные бестолковые сны.
Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в
разных бумагах, сидела главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в
разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу,
спал на диване; другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола.
Володя поклонился и вышел. Полковничий денщик провел его вниз и ввел в голую, грязную комнату, в которой валялся
разный хлам и стояла железная кровать без белья и одеяла. На кровати, накрывшись толстой шинелью,
спал какой-то человек в розовой рубашке.
Бледная, задумчивая девушка, по какому-то странному противоречию с его плотной натурой, сделала на него сильное впечатление. Он на вечерах уходил из-за карт и погружался в непривычную думу, глядя на этот полувоздушный призрак, летавший перед ним. Когда на него
падал ее томный взор, разумеется, случайно, он, бойкий гладиатор в салонных разговорах, смущался перед робкой девочкой, хотел ей иногда сказать что-нибудь, но не мог. Это надоело ему, и он решился действовать положительнее, чрез
разных теток.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает в минуты катастроф, кто куда
попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на его плечо, а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны: в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой; а про гостиную и говорить нечего: не говоря о
разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
Так гласит песня; но не так было на деле. Летописи показывают нам Малюту в чести у Ивана Васильевича еще долго после 1565 года. Много любимцев в
разные времена
пали жертвою царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни разу не испытал
опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял своей муки в этой жизни и умер честною смертию. В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском деле под Найдою.
Соколы, дермлиги и
разные челиги, ободряемые криками поддатней,
нападали на уток, кто вдогонку, кто наперехват, кто прямым боем, сверху вниз,
падая, как камень, на спину добычи.
Незаметно, как маленькая звезда на утренней заре, погас брат Коля. Бабушка, он и я
спали в маленьком сарайчике, на дровах, прикрытых
разным тряпьем; рядом с нами, за щелявой стеной из горбушин, был хозяйский курятник; с вечера мы слышали, как встряхивались и клохтали, засыпая, сытые куры; утром нас будил золотой горластый петух.
И на всю эту истрёпанную
разными судорогами толпу, обеспложенную горем, подавленную страхом, — тёплыми каплями летнего дождя
падали спокойные слова...
Обедали в маленькой, полутёмной комнате, тесно заставленной
разной мебелью; на одной стене висела красная картина, изображавшая пожар, — огонь был написан ярко, широкими полосами, и растекался в раме, точно кровь. Хозяева говорили вполголоса — казалось, в доме
спит кто-то строгий и они боятся разбудить его.
«Уйдёт кривой, — думал Кожемякин, — останусь я один, опять думы
разные навалятся. Захария начнёт зудеть, надоест, и
попаду я в монахи. Старец этот, действительно… Терпи, а — за что? Кривой говорит дерзко, а — будто подыгрывается и льстит…»
Длинным и скучным показался переезд из Москвы в Кунцово; все
спали или молчали, прижавшись головами к
разным уголкам; одна Елена не закрывала глаз: она не сводила их с темной фигуры Инсарова.
Суконщики (люди
разного звания и большею частию кулачные бойцы), ободряемые преосвященным Вениамином, вооружились чем ни
попало, поставили пушку у Горлова кабака и приготовились к обороне.
Пообедав с юнкерами, я ходил по городу, забегал в бильярдную Лондрона и соседнего трактира «Русский пир», где по вечерам шла оживленная игра на бильярде в так называемую «фортунку», впоследствии запрещенную. Фортунка состояла из 25 клеточек в ящике, который становился на бильярд, и игравший маленьким костяным шариком должен был
попасть в «старшую» клетку. Играло всегда не менее десяти человек, и ставки были
разные, от пятака до полтинника, иногда до рубля.
Я поселился в слободе, у Орлова. Большая хата на пустыре, пол земляной, кошмы для постелей. Лушка, толстая немая баба, кухарка и калмык Доржа. Еды всякой вволю: и баранина, и рыба
разная, обед и ужин горячие. К хате пристроен большой чулан, а в нем всякая всячина съестная: и мука, и масло, и бочка с соленой промысловой осетриной, вся залитая доверху тузлуком, в который я как-то, споткнувшись в темноте,
попал обеими руками до плеч, и мой новый зипун с месяц рыбищей соленой разил.
Войницкий. Да… Очень. (Зевает.) С тех пор как здесь живет профессор со своею супругой, жизнь выбилась из колеи…
Сплю не вовремя, за завтраком и обедом ем
разные кабули, пью вина… нездорово все это! Прежде минуты свободной не было, я и Соня работали — мое почтение, а теперь работает одна Соня, а я
сплю, ем, пью… Нехорошо!